¡Y ojalá te maten!

- И хоть бы тебя убили!

Yo también tendría que dormir un rato.

-- Мне бы тоже поспать хоть немного.

”Pero aunque lo recordara no lo hubiera creído”, me había dicho muchas veces.

”Да хоть бы и запомнил - наверняка бы, ему не поверил, - говорил он мне много раз.

—En realidad podríamos haber sido amigos —dijo Gregorovius— si hubiera algo de humano en vos.

-- Мы и вправду могли бы подружиться"-- сказал Грегоровиус, -- если бы в тебе было хоть что-нибудь человеческое.

”De haberlo sabido, me lo hubiera llevado para la casa aunque fuera amarrado”, declaró al instructor.

”Знай я такое дело, я бы увела его домой хоть на аркане”, - заявила она следователю.

«Y ese centro que no sé lo que es, ¿no vale como expresión topográfica de una unidad?

-- А этот центр, хоть я и не знаю, что это такое, этот центр не мог бы топографически выразить целостность?

El juez instructor buscó siquiera una persona que lo hubiera visto, y lo hizo con tanta insistencia como yo, pero no fue posible encontrarla.

Следователь искал хоть кого-нибудь, кто бы это видел, искал так же упорно, как и я, но не нашел.

La única vez que traté de hablar con él, 23 años más tarde, me recibió con una cierta agresividad, y se negó a aportar el dato más ínfimo que permitiera clarificar un poco su participación en el drama.

В тот единственный раз, когда я попытался поговорить с ним - через 23 года после происшедшего, - он держался со мной вызывающе и отказался сообщить даже самую малость, что хоть немного прояснило бы его участие в драме.

Le hacía gracia que amigablemente y de lo más matter of fact la mano de Emmanuele lo estuviera desabotonando, y poder pensar al mismo tiempo que quizá el Oscuro se había hundido en la mierda hasta el cogote sin estar enfermo, sin tener en absoluto hidropesía, sencillamente dibujando una figura que su mundo no le hubiera perdonado bajo forma de sentencia o de lección, y que de contrabando había cruzado la línea del tiempo hasta llegar mezclada con la teoría, apenas un detalle desagradable y penoso al lado del diamante estremecedor del panta rhei, una terapéutica bárbara que ya Hipócrates hubiera condenado, como por razones de elemental higiene hubiera igualmente condenado que Emmanuele se echara poco a poco sobre su amigo borracho y con una lengua manchada de tanino le lamiera humildemente la pija, sosteniendo su comprensible abandono con los dedos y murmurando el lenguaje que suscitan los gatos y los niños de pecho, por completo indiferente a la meditación que acontecía un poco más arriba, ahincada en un menester que poco provecho podía darle, procediendo por alguna oscura conmiseración, para que el nuevo estuviese contento en su primera noche de clochard y a lo mejor se enamorara un poco de ella para castigar a Célestin, se olvidara de las cosas raras que había estado mascullando en su idioma de salvaje americano mientras resbalaba un poco más contra la pared y se dejaba ir con un suspiro, metiendo una mano en el pelo de Emmanuele y creyendo por un segundo (pero eso debía ser el infierno)

И ему показалось забавным, что рука Эммануэль дружески и как matter of fact182 расстегивала ему пуговицы, и занятной показалась мысль, что, возможно, Темный зарылся в дерьмо по макушку, вовсе не будучи больным и не страдал никакой водянкой, а просто для выведения некой формулы, которой мир никогда бы ему не простил, выведи он ее в виде сентенции или поучения, а так, контрабандой, она пересекла временные границы и, переплетясь с его теорией, достигла нас -- отвратительная с виду деталь рядом с ослепительным сиянием его panta rhei183, варварская терапия, которую Гиппократ заклеймил бы из соображений элементарной гигиены, равно как заклеймил бы и то, что Эммануэлъ все больше и больше наваливалась на своего опьяневшего друга, мурлыча что-то на языке бродячих котов и грудных младенцев; проявляя полнейшее равнодушие к высказанным соображениям и движимая смутным состраданием к новенькому, она желала, чтобы он остался доволен своей первой бродячей ночью, а может быть, даже и влюбился в нее хоть немножко, тоща она сквитается с Селестэном, влюбился бы и забыл о том непонятном, что он пытался высказать ей на своем диком южно-американском языке, когда пристроился поудобнее у стены и, вздохнув, позволил делать с ним, что ей вздумается, а сам, запустив пальцы в волосы Эммануэль, на секунду представив (вот, наверное, ад-то),

torpe y mal y precariamente los devuelve a un origen traicionado, les señala que quizá había otros caminos y que el que tomaron no era el único y no era el mejor, o que quizás había otros caminos, y que el que tomaron era el mejor, pero que quizá había otros caminos dulces de caminar y que no los tomaron, o los tomaron a medias,

и хоть ненадолго, но возвращает их к истокам, которые они предали, показывая, что, возможно, были другие пути и тот, что избрали они, -- не единственный и не лучший или что, может, были другие пути и тот, что избрали они, -- лучший, но были все-таки и другие, по которым отрадно было бы пройти, но они не пошли по ним или пошли было, но не прошли, как следовало,